Don't you wish you were dead like me?
Множество пустых символов.
читать дальше- Так кто вы, говорите?
- Не знаю.
- И все же постарайтесь вспомнить. Попробуем иначе. Где ваша семья?
- Не знаю.
- Откуда вы?
- Не знаю.
- Хм… У нас, кажется, отсутствует взаимопонимание. Подайте сюда жизнь, тридцатипроцентную, неразбавленную.
- Неразбавленную? Но от нее…
- Подайте сюда.
- Жизнь? Мне жизнь ввести хотите?! Да мне она как мертвому – мой титул! О, проклятье, что за дело вам до тех миров, в каких я был, что вам за мука до судьбы, какою жил? Ужель вам непонятен мой путаный и старый слог, зачем мне жизнью ковырять и чревоточить душу, чтобы прийти к вполне понятному концу? Я всех вас пережил, я старше трех столетий! Я жив, но умерщвлен давно, ведь не имеет соков оболочка, лишенная привычного себе.
- Постойте. Уберите, уберите шприц! Покрепче привяжите его, так, так, не вырывайтесь, мы не будем ничего колоть. Видите, все убрали. Ну же, успокойтесь.
- Да бросьте с ним возиться, очередной псих. Послушайте, какую чушь несет!
- Чушь? А чушью будет то, что был труслив твой предок, тебе подобно, а, щенок? А чушью назовешь, что под знамена не явился он ни разу и перстень этот, - чем гордишься ты! – был снят им с окровавленной руки? Твой род как падальщик могильный, лишь налетал на горы трупов, чтобы стяжать домой остатки славы и богатую добычу. И ты… И ты сейчас клюешь лицо мне, боясь бессильных слов.
- Откуда вам это известно?
- Я ошибаюсь, скажете? У всех паршивых трусов, язвенных нарывов, лицо один в один: будь широко оно или ничтожно худо, безобразно, их гнусные трусливые глаза снуют туда-сюда уж точно зная, где в этом доме выход и как других подставив, себя не очернить и сохранить отлично шкуру!
- Ну точно псих! Я бы сказал кретин полнейший, не надо с ним…
- Уйдите, Юрген, вы его злите. Вон, я сказал! Продолжайте, продолжайте говорить.
- Мне нечего сказать вам.
- Вы ошибаетесь… Так что, на чем мы остановились? Ах да, вы воевали?
- Воевал? Не просто воевал. Под битвой понимаете вы реки крови , но то искусством было!.. Опасней и точней меча рисунок, чем линии на полотне картины.
- И вы… В бою погибли? Как солдат?
- Солдат? Солдат? Да вы насмешкой злою кормите меня! Внемлите речь солдата, безродный олух, господин, извольте вам начистить эполеты, эй, девок позовем и наберемся старой браги! Так я, по-вашему, простой солдат, без имени, без рода и без чести?
- Нет, что вы, я ничего подобного не хотел сказать.
- Сказали все же.
- До чего ранимы вы.
- Ранима моя гордость. Впрочем, все пустое, она давно истлела как и тот, кому принадлежала раньше.
- Тогда, возможно, вы армию вели?
- Вел за собою. Мы брали то, что должно нам, таков закон войны – кто господин на поле брани, тот хвалы достоин и приз его, награда – все то, что посчитает нужным он. У силы два приема: собой хвалиться и опустошать. Но мы, трофеи забирая, не жгли вслед за собой земли.
- Вы милосердны были?
- Справедлив.
- Но справедливость понятие широкое, я думаю, об этом вам известно.
- Что вы теперь хотите знать? Как много я убил? Скажу вам. Я убил не меньше, чем требует того бог смерти, чтобы победу подарить одной из двух сторон. И более того – убил я много больше, чтоб жажду боя утолить и увенчать себя бессмертным лавром.
- И увенчали? Кто вас помнит?
- Кто будет, из пепла возрождаясь без крыла, потомкам памятен? Не будут помнить вас, ведь даже я давно забыт. На вид мой, современный и знакомый вам, взирая, все скажут: «человек». В нем нет глубокой тайны, он мне брат, таков как я, как тысячи из нас! Никто не устремит пытливым взглядом под толстый пепла слой, чтобы узнать, каков другой. Для вас, для сотен вас я равное ничто, ведь вы слепы и все, что вам дано – глядеть поверх, не опускаясь мыслью вглубь. Счастливец, баловень судьбы! Вы потеряли вековую память и как, пожалуй, сладко вами быть! Вы сном ночами забываетесь мгновенно, не мучают и не терзают вас картины старой жизни, видения того, кем были вы, кем стали, и вам, к тому же, все равно как жить. Скупой и малодушный дурень, пылаю к вам я завистью ужасной, такой, что наложил бы руки на себя тотчас, когда бы вы не удержали их.
- Я с трудом понимаю вас.
- Пожалуй. Вы жизни мне хотите, да на что она? К чему погибшему признанье? Я жил и все еще живу, но только это пытка тем, что кончилось давно и безвозвратно. В моей душе томится много больший человек, но и его давно сломили, на плаху бросив серым и постылым будням. Слепцы, злосчастные слепцы! Я в одиночестве души быстрее погибаю, чем новый век идет.
- Ну вот, он потерял сознание. Да, неприятно. Юрген! Юрген! Послушайте, за ним мы наблюдаем долго, но так и не можем понять, что гложет его и делает таким безумцем. Пожалуй, на сегодня все. Несчастный век. Несчастный человек…
читать дальше- Так кто вы, говорите?
- Не знаю.
- И все же постарайтесь вспомнить. Попробуем иначе. Где ваша семья?
- Не знаю.
- Откуда вы?
- Не знаю.
- Хм… У нас, кажется, отсутствует взаимопонимание. Подайте сюда жизнь, тридцатипроцентную, неразбавленную.
- Неразбавленную? Но от нее…
- Подайте сюда.
- Жизнь? Мне жизнь ввести хотите?! Да мне она как мертвому – мой титул! О, проклятье, что за дело вам до тех миров, в каких я был, что вам за мука до судьбы, какою жил? Ужель вам непонятен мой путаный и старый слог, зачем мне жизнью ковырять и чревоточить душу, чтобы прийти к вполне понятному концу? Я всех вас пережил, я старше трех столетий! Я жив, но умерщвлен давно, ведь не имеет соков оболочка, лишенная привычного себе.
- Постойте. Уберите, уберите шприц! Покрепче привяжите его, так, так, не вырывайтесь, мы не будем ничего колоть. Видите, все убрали. Ну же, успокойтесь.
- Да бросьте с ним возиться, очередной псих. Послушайте, какую чушь несет!
- Чушь? А чушью будет то, что был труслив твой предок, тебе подобно, а, щенок? А чушью назовешь, что под знамена не явился он ни разу и перстень этот, - чем гордишься ты! – был снят им с окровавленной руки? Твой род как падальщик могильный, лишь налетал на горы трупов, чтобы стяжать домой остатки славы и богатую добычу. И ты… И ты сейчас клюешь лицо мне, боясь бессильных слов.
- Откуда вам это известно?
- Я ошибаюсь, скажете? У всех паршивых трусов, язвенных нарывов, лицо один в один: будь широко оно или ничтожно худо, безобразно, их гнусные трусливые глаза снуют туда-сюда уж точно зная, где в этом доме выход и как других подставив, себя не очернить и сохранить отлично шкуру!
- Ну точно псих! Я бы сказал кретин полнейший, не надо с ним…
- Уйдите, Юрген, вы его злите. Вон, я сказал! Продолжайте, продолжайте говорить.
- Мне нечего сказать вам.
- Вы ошибаетесь… Так что, на чем мы остановились? Ах да, вы воевали?
- Воевал? Не просто воевал. Под битвой понимаете вы реки крови , но то искусством было!.. Опасней и точней меча рисунок, чем линии на полотне картины.
- И вы… В бою погибли? Как солдат?
- Солдат? Солдат? Да вы насмешкой злою кормите меня! Внемлите речь солдата, безродный олух, господин, извольте вам начистить эполеты, эй, девок позовем и наберемся старой браги! Так я, по-вашему, простой солдат, без имени, без рода и без чести?
- Нет, что вы, я ничего подобного не хотел сказать.
- Сказали все же.
- До чего ранимы вы.
- Ранима моя гордость. Впрочем, все пустое, она давно истлела как и тот, кому принадлежала раньше.
- Тогда, возможно, вы армию вели?
- Вел за собою. Мы брали то, что должно нам, таков закон войны – кто господин на поле брани, тот хвалы достоин и приз его, награда – все то, что посчитает нужным он. У силы два приема: собой хвалиться и опустошать. Но мы, трофеи забирая, не жгли вслед за собой земли.
- Вы милосердны были?
- Справедлив.
- Но справедливость понятие широкое, я думаю, об этом вам известно.
- Что вы теперь хотите знать? Как много я убил? Скажу вам. Я убил не меньше, чем требует того бог смерти, чтобы победу подарить одной из двух сторон. И более того – убил я много больше, чтоб жажду боя утолить и увенчать себя бессмертным лавром.
- И увенчали? Кто вас помнит?
- Кто будет, из пепла возрождаясь без крыла, потомкам памятен? Не будут помнить вас, ведь даже я давно забыт. На вид мой, современный и знакомый вам, взирая, все скажут: «человек». В нем нет глубокой тайны, он мне брат, таков как я, как тысячи из нас! Никто не устремит пытливым взглядом под толстый пепла слой, чтобы узнать, каков другой. Для вас, для сотен вас я равное ничто, ведь вы слепы и все, что вам дано – глядеть поверх, не опускаясь мыслью вглубь. Счастливец, баловень судьбы! Вы потеряли вековую память и как, пожалуй, сладко вами быть! Вы сном ночами забываетесь мгновенно, не мучают и не терзают вас картины старой жизни, видения того, кем были вы, кем стали, и вам, к тому же, все равно как жить. Скупой и малодушный дурень, пылаю к вам я завистью ужасной, такой, что наложил бы руки на себя тотчас, когда бы вы не удержали их.
- Я с трудом понимаю вас.
- Пожалуй. Вы жизни мне хотите, да на что она? К чему погибшему признанье? Я жил и все еще живу, но только это пытка тем, что кончилось давно и безвозвратно. В моей душе томится много больший человек, но и его давно сломили, на плаху бросив серым и постылым будням. Слепцы, злосчастные слепцы! Я в одиночестве души быстрее погибаю, чем новый век идет.
- Ну вот, он потерял сознание. Да, неприятно. Юрген! Юрген! Послушайте, за ним мы наблюдаем долго, но так и не можем понять, что гложет его и делает таким безумцем. Пожалуй, на сегодня все. Несчастный век. Несчастный человек…
@темы: Шарнирные люди, Жизненные Зарисовки, Творчество
-
-
04.12.2012 в 19:42особенно зацепила эта фраза: "Я убил не меньше, чем требует того бог смерти, чтобы победу подарить одной из двух сторон".
-
-
04.12.2012 в 22:59